Город Птиц

Название: Город Птиц
Автор: Астери Нариэ
Бета: Хикари-сан
Размер: мини
Пейринг/Персонажи: Ренн, Город
Категория: джен
Жанр: сказка
Рейтинг: G
Краткое содержание: На берегу одного из норвежских фьордов, говорят люди, можно увидать порой призрачный град, чьи жители были прокляты неведомо кем и когда
Примечание: скоге — в фольклоре скандинавских народов лесные духи, оборотни и искусительницы, никсы — водяные, девы без спин и с коровьими хвостами — хульдры; если верить легендам, каждый тролль растет на дереве вниз головой. Если он, не сорванный вовремя, «перезреет», то вырастет очень большим, страшным и злобным, а поскольку при падении ударится головой — то ещё и глупым.
Размещение: запрещено без разрешения автора
Для голосования: #. WTF Nechist 2017 - "Город Птиц"

Говорят люди, на севере Норвегии, на берегу одного из фьордов — город, которого нет.
И является он не каждому, но порой ранним утром можно увидать туманные крыши и башенки за выщербленной временем стеной. Врата призрачного града, что колеблется на ветру, приоткрыты: заходи. Говорят — проклят он, кем и когда — неведомо.

Ренн неважно знал норвежский, а капитан рыбачьего баркаса Карстен ещё хуже — английский. Оставалось только надеяться, что Карстен, вдруг напрочь разучившийся договариваться с туристами, которых возил на рыбалку не один год, понял, о чём Ренн его просил, помогая себе жестами, и вернётся, чтоб забрать его с побережья. Красивого, спору нет, но дикого и неуютного: с одной стороны лес, с другой — скалы; пучки лилового вереска, трава и поросшие мхом валуны, взбирающийся по каменистым уступам шиповник и никаких признаков человеческого жилья на мили вокруг, призрачного или настоящего.

Признаться, в призрачный город Ренн не слишком верил, но повидал за время путешествий всякое и желал убедиться сам, есть на самом деле призрак или нет. Если вдруг рыбацкая байка была правдой… Что может быть интереснее, чем вскочить на подножку поезда-призрака, чтоб узнать, куда он придёт, найти затерянный город в джунглях Южной Америки, отправиться в Африку на поиски «самого настоящего» водяного дракона лао, что питался исключительно слонами, если верить писателю-натуралисту и байкам аборигенов… или войти во врата призрачного города, что не обозначен ни на одной, даже самой подробной, карте?..
Кто знает, может, даже Кер-Ис под звон колокола изредка всплывает со дна морского, чтобы показаться людям, а в великой пустыне иными ночами плещется море, от обитателей которого и раковин окаменевших не осталось, и поднимается там же из песков давно позабытый град, жители-призраки снуют по его улицам, у призрачного причала, сотканные из воспоминаний самого места, возникают корабли…

И оказаться однажды в таком месте, где легенды и воспоминания становятся вдруг реальностью, — ничего желаннее не было на свете для Ренна. В конце концов, водяного дракона он так и не нашёл и в Кер-Исе не побывал...

Кричали, ссорясь, чайки, и ворчливо бормотало что-то море; ветер дышал солью, медвяным ароматом вереска и сосновым духом; в густом смешанном лесу, что рос поодаль, наверняка обитали скоге и росли на деревьях тролли, которые, если не сорвать их вовремя, вырастут большими и злобными; в ручьях-речушках жили никсы, а на нагретых солнцем скалах, не боясь окаменеть, танцевали какие-нибудь хвостатые прекрасные феи без спин, зато с вызолоченными распущенными гривами волос. Здесь, вдали от людей, сказочным существам, которым уже нет места в человеческом мире, должно было житься привольно.

Ренн поставил палатку там, где каменистое побережье, поднимаясь вверх, расстилалось зелёным лугом, и приготовился ждать: призрачный город, если верить рассказам, людям показывался лишь на рассвете, когда мир ещё зыбок, только-только рождаясь заново после ночного небытия.

А поутру разбужен был хлопаньем крыльев и шумной птичьей перебранкой. Вылез, сонный, невыспавшийся (всю ночь снились маленькие тролли, танцующие на лохматых от лишайника и мха валунах при лунном свете; тролли шлёпали большими ступнями и весело ухали) наружу… И увидал розовые от лучей медленно просыпающегося солнца башенки словно бы колеблющегося на ветру города, которого не было прежде. Хотя отсюда нельзя было сказать наверняка, казалось, что ворота его приоткрыты.
Будто город-призрак ждал — именно его, Ренна.
Ждал всю его жизнь.

Вызолоченный утренним солнцем город был пуст, и было ему одиноко. Лишь растрёпанный морской ветер бродил по узким улочкам. Ренн невольно погладил каменную стену одного из домов, выщербленную ветром и временем ещё до того, как оно заключило город в оковы прозрачного янтаря. Будто бок зверя… и, смутившись, отдёрнул ладонь. Долго вместе с дружелюбным ветром гулял по улицам, любопытно заглядывая порой в позеленевшие снизу ото мха дома под черепитчатыми кровлями — будто бы только покинутые, — не встречая никого, даже кошки или пса. Город молчал, но молчанием своим чего-то требовал от Ренна, тишина настойчиво лезла в уши, и даже ветер не мог прогнать её, а эхо глохло, едва отзываясь на шаги или голос. Чувство, будто дома множеством окон-глаз смотрят на тебя, идущего сквозь прозрачный янтарь, вязкую, не застывшую до конца смолу — слёзы сосен, удерживающую сотнями прозрачных тягучих нитей, было до крайности неуютным. Если бы не ветер, норовящий то хлопнуть по плечу прозрачной ладонью, то взъерошить дружески волосы или дунуть озорно в ухо, то любопытство своё Ренн предпочёл бы утолить побыстрее и сбежать обратно туда, где мир живёт, и шумят сосны и море, поют беззвучно-грозно изломанные скалы под ударами волн, и цветёт безмятежно вереск.

Он, бродящий зачарованно, разглядывая дома, старые лавки — булочные, сырные, рыбные, готовой одежды и тканей — с причудливо изогнутыми позеленевшими дверными ручками и разноцветными вывесками, понятными без перевода, ныряя в неожиданно возникающие переулки, порой возвращаясь нечаянно туда, откуда пришёл, слишком поздно спохватился, что уже смеркается. В заколдованном месте отчего-то не хотелось оказаться ночью, пусть и были северные ночи прозрачны сумеречной синевой, — но ворот Ренн уже не нашёл, хоть никогда не жаловался на память и уверен был, что помнит верный путь.

Низко запел вдруг колокол на ратуше — сам собой, ведь некому было звонить в него! — песнь его пробирала до глубинной дрожи — странной, пугающей — до ломоты в костях, и Ренн, прижимая ладони к ушам, слепо сполз по стене дома, что так кстати оказалась позади. И вновь смог дышать нормально, лишь когда затих последний отзвук колдовской песни, а вокруг захлопало множество крыльев — и вместо упавших с неба птиц встали вдруг люди.

Странными были иные обитатели города, будто попавшие сюда из разных веков. Можно было увидать джинсы, толстый полосатый яркий свитер и вязаные шапочки рядом с камзолом и тёплым плащом поверх, и скользили, не стуча подошвами башмаков, дамы в неярких тёплых юбках, с упрятанными под головные уборы волосами. Как видно, Ренн был не первым гостем города-призрака. Во всех легендах зачарованные места порой показываются людям — уж не затем ли, чтобы вернуться?

Ночь так и не настала, город мягко обняли синеватые сумерки, позлащённые светом рыжих взъерошенных фонарей, а Ренн тщетно бродил, неприкаянный, средь безмолвных горожан.
Не покинуть город, что был проклят неведомо кем и когда… разве всё-таки успеть понять суть проклятия и снять его — не для того ли зачарованный город приоткрывает врата для таких любопытных, как сам Ренн? Но был бы хоть какой-то намёк, встреча со странным стариком — как там водится в легендах? — надпись на стене хотя бы!

Расспросить бы горожан — уж они-то должны знать, за что летают птицами! Жителей целого города не спасут рубашки из кладбищенской крапивы, да и прясть Ренн не умел, а средь птиц было мало лебедей, всё больше чайки да крачки.

Ренн окликал, пытался поймать прохожего за рукав — одного, другого...
Только что толку — люди не чувствовали прикосновений, не видели, не слышали его, будто это Ренн был для них призраком. Не докричаться, не дозваться… Ренн кружил по неспящему городу до рассвета, но одинокий, будто потерянный пёс, город вдруг сомкнулся вокруг ловушкой, улицы раз за разом немыслимо изгибались, пересекали сами себя и выводили обратно на главную площадь, украшенную памятником птице. Ренн обошёл-оглядел площадь, куда его так настойчиво возвращали, вдоль и поперёк, не усмотрев ничего, что говорило бы о проклятии. Лишь распахнувший крылья громадный бронзовый альбатрос на постаменте… странная статуя.

Когда, мигнув, сами собою погасли фонари, и с первыми лучами солнца болью свело тело, заставляя упасть на колени, мелькнула мысль: неужели вот так и закончится его путешествие?..
Судорогой выкрутило руки; стены домов, стволы фонарей, мир взметнулся вверх, раскинулось над головой светлеющее безбрежное море — распласталась на серых камнях мостовой белая птица. Захлопало множество крыльев вокруг, вокруг тела беспомощно скребущего крыльями и пытающегося подняться на слабые лапы буревестника сомкнулись когти морского орла. Взмыв над городом, орёл разжал когти, и Ренн-птица остатками человеческого сознания успел разом испугаться и едва не захлебнуться водами прозрачного небесного моря от восторга. Птичья часть же заставила распахнуть крылья, поймать поток воздуха и лечь на него грудью, скользнув вниз, прочь от города, к самой воде, подальше от хищника.
Как знать, быть может это — напротив, только начало?..

...Белый буревестник кружил над морем, играл с ветром, купался в небе. Как и жители Города Птиц, отныне — пленник проклятия.
Пройдёт время — и его память уснёт совсем, угаснет огонь, и он станет не жив и не мёртв, оказавшись, как сам город, между.
Вздохнёт разочарованно город, вновь застынет в терпеливом ожидании.

...На берегу одного из норвежских фьордов, говорят люди, можно увидать порой призрачный град.
Скользят мимо века, детские кораблики из коры уплывают в реки по ручьям, те, что доплывут до моря — становятся лодками, из лодок вырастают корабли, умирая — распахивают крылья птицами.
Становятся реками ручейки, из снежинок вырастают ледники, из камней вырастают города, вновь и вновь взмывает из морских вод огненная птица-солнце.
Проклятый город застыл в прозрачном янтаре меж нигде и никогда, вечный и неизменный, и жителям его не дано обрести покой.

Едва забрезжит рассвет над холодным морем, как стая птиц взвивается пёстрым облаком над крышами домов и башенками, а город, лишь памятью жителей своих хранимый, медленно тонет в жемчужном тумане и тишине.
На закате бьёт призрачный колокол, звон его плывёт над морем — низкий, мелодичный, качая птиц на незримых волнах.
Птицы возвращаются — горделивые альбатросы и величавые лебеди, шумные и суетливые чайки, строгие чёрно-белые кайры, неприметные пёстрые буревестники, походящие в полёте на ласточек качурки и пираты-поморники, отбирающие добычу у тех, кто мельче их. И город вновь становится явью, пусть лишь для обитателей своих.
Ударившись о мостовую, крикливые птицы вновь становятся людьми, молчаливыми жителями города.
Если приглядеться — на рукаве тёплой куртки или пёстрого свитера, или подоле плаща можно разглядеть прозрачное птичье перо.

Быть может, жители выдумали город, может, это он выдумал их...
Город, где никто никогда не умрёт, чьим жителям проклятием подарили небо, отняв обычную жизнь взамен. Высока ли плата — им не дано рассказать никому.

Когда горожане вспомнят, за что были прокляты, то вновь будут только людьми. Вот только утеряна ли память в тумане, в котором утопает город поутру, или же хранит её море, что помнит всех, кто входил в него — и однажды придёт с проливным дождём к каждому, заплещется рядом с кроватью, — или сгорела она в огне птицы-солнца… Или же бывшие людьми вспоминать не хотят, обретя крылья и море небесное помимо того, что внизу.

Порой ветер морской заносит в город гостя. Тот до вечера может бродить по пустынным улицам, шаги его будут отдаваться эхом, и ни в одном из домов никто не ответит на его зов, а ветер тщетно будет шептать что-то — людям невнятна его речь.
Но если не найти ключа от заклятия, не покинуть город до заката солнца, когда заалеют тонкие шпили башен, то городских врат уже не найти вовек, и с рассветом ещё одна птица — чайка, альбатрос или, быть может, маленькая качурка — раскроет крылья.

Горбится старый причал, сколоченный из воспоминаний; море ворочается на своём ложе — громадный ворчливый серый зверь, дышит тяжело, качает на спине одичавшие корабли, ероша загривок волнами.

Город на берегу молчит, копит тишину, и у кого ключи хранятся от него — неведомо. Громадным кораблём тонет в тумане, и обречены его жители вечно метаться между небом и землёй.
Прячутся маленькие лохматые тролли средь валунов, выращивают разноцветный мох на них, потихоньку колдуя, и на громадного тролля, не успевшего укрыться от рассвета, походит одна из скал. Вереск цветёт, и сосны скрипят вдалеке, как и века назад.

Чайки и альбатросы, поморники и кайры плывут в небесной воде.
Море земное плещется у стен Города Птиц, что никогда и нигде.

@темы: фэнтези, ориджиналы

---

О выживании рядом с нечистью

Название: Нечисть домашняя, ручная
Автор: Астери Нариэ
Бета: WTF Nechist 2017
Размер: мини, 1453 слова
Пейринг/Персонажи: девушка, разнообразная нечисть
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Краткое содержание: О трудностях выживания в одном доме с нечистью

Говорят, в женской сумочке можно найти даже чёрта. Аня никогда всерьёз это утверждение не воспринимала (да и кто бы воспринял?)... до того дня, когда, шаря в сумочке в поисках пропавшего зеркальца, не вытащила нечто мелкое, лохматое, с рожками и пятачком.
Бесёнок заверещал. Аня вскрикнула и поспешно зашвырнула существо куда подальше.
И к вечеру почти убедила себя, что всё ей примерещилось. И во второй раз тоже. Впору бы заподозрить саму себя в неумеренном потреблении крепких напитков, если б хоть когда-то употребляла что-то крепче кефира. Переутомилась, с кем не бывает, черти уже мерещатся.

Но началось всё, кажется, именно с того дня. Будто сглазили! Стали пропадать и снова появляться вещи. В зеркале, стоило отвернуться, виделась краем глаза неясная тень.
В третий раз вытащив чертёнка вместо кошелька, Аня уже не вопила. Просто молча запустила его в полёт.
— Буду жаловаться! — пискнул на лету нечистик.

Ночью под кроватью кто-то скрёбся и постукивал. Соль не помогла. И начерченная пентаграмма — тоже, наоборот, кажется, Аня ненароком призвала кого-то ещё: теперь из угла светили глаза, тела или хотя бы головы к которым почему-то не прилагалось.
От заклинаний, вычитанных на сайтах в великой и могучей Сети, тоже толку не было. Хотя на месте теоретически изгоняемой этими заклинаниями нечисти Аня тоже посмеялась бы. Некоторые из заклинаний вообще звучали подозрительно неприлично.

Аня начала шарахаться от каждой тени и перестала выключать ночью свет. Тот-кто-жил-в-углу из угла, щедро посыпанного солью и сухой травой полыни, приобретённой в аптеке, переселился в платяной шкаф, и теперь тот с трудом открывался, упираясь дверцами, а глаза светились из-за платьев, пальто и курток.

Отражение в зеркале стало вести себя крайне подозрительно, появляясь и исчезая, когда вздумается.

Тогда Аня не поленилась, нашла заброшенный домишко в частном секторе — кусочке деревни посреди города, притащила стоптанный отцовский башмак и честь по чести попросила домового прийти жить к ней домой — как в сказках написано было.
Вообще-то Аня надеялась, что домовой — он же хозяин! — призовёт к порядку всю прочую нечисть, если не изгонит вообще. Но домовой оказался «суседушкой» и вполне мирно со всеми соседствовал и уживался, не собираясь делить территорию. Ему оказалось довольно кухни.

В домашней библиотеке, холимой и нежно лелеемой, поселился книжный червь, из-за чего к книгам подходить как-то не хотелось — книга с червём оказалась куда как хуже червивого яблока. Открыв раз так любимое фэнтези, Аня с воплем шарахнулась прочь, запустив книжкой в угол. К выглянувшей со страниц большеглазой бледно-мучнистой голове немаленького червя — в очках! — она оказалась как-то не готова.

На кухне хозяйничал домовой. И поди втолкуй, что столько мучного — вредно для здоровья, что супы она вовсе не ест и полнеет даже от его каш, щедро сдобренных маслом... Домовой принципов здорового питания знать не желал и обижался, и у Ани начинали пропадать вещи. Что не пропадало, то было безнадёжно испорчено.

Вдобавок ко всей прочей нечисти завёлся ещё и непарный носкоед.

На свою беду, Аня считала, что серую и скучную жизнь следует расцвечивать яркими красками, где только возможно, а потому носочки предпочитала выбирать не однотонные, а разноцветные, с рисунками и узорами. Вот теперь и ходила, как клоун, в разных носках. Потому что носкоед всегда утаскивал только один из пары.
От чёрта в сумке ещё была какая-то польза — поди укради теперь кошелёк, когда она и сама его с трудом отбирает у прижимистого бесёнка, отказывающегося отдавать имущество без выкупа, зато стоило дать монетку — и вещи сами ложились в руку, стоило лишь пожелать, порой казалось даже, что вещей этих куда больше, чем было положено внутрь. Впрочем, Аня всерьёз подозревала, что некие Повелители Времени при создании своих кораблей (а может, и одежды с карманами...) руководствовались как раз принципом вместимости дамских сумочек, куда, как известно, можно впихнуть даже слона (лишь бы хобот влез), и ещё останется место.
От домового тоже была некоторая польза — если не считать того, что весы Аня с некоторых пор обходила стороной, а от сантиметровой ленты шарахалась, как от змеи. Зато не приходилось готовить, и посуда сама мылась. И от старательно метущего веника (домовой пылесосов не признавал!) только успевай уворачиваться.

Но какая польза от непарного носкоеда или от мавки в ванной комнате?! Разве грабитель какой залезет, заглянет в ванную (если доберётся через кордон прочей нечисти), потеряв по дороге носок, и отбросит копыта... хм, то есть заработает инфаркт при виде колоритной немёртвой девушки с зелёными волосами и очаровательной, но чрезмерно зубастой улыбкой.

— А я-то как ванну принимать должна? — возмутилась Аня, обнаружив новую постоялицу, художественно украсившую ванную комнату лентами водорослей и рыбьей чешуёй.
— В тазике, — безмятежно отозвалась мелкая и полупрозрачная наглая нечисть. Или всё-таки нежить?..

* * *

Ане снилось, что коридор превратился в болото, а ей нужно было пройти через него, чтобы добраться до ванной комнаты и не опоздать на работу. Электрическое освещение в коридоре пропало вместе с ним самим, вместо лампочек в темноте зловеще мерцали зеленоватые болотные огоньки. Аня прыгала с кочки на кочку, оскальзываясь и взмахивая руками, чтобы удержать равновесие, а вокруг булькало, хрюкало и дурно пахло. Очередная кочка впереди хрюкнула и поднялась из воды, явив невообразимую морду в обрамлении тины и сгнившей травы.
Коряга поодаль моргнула большущими зелёными глазами и заворочалась, устраиваясь посреди трясины удобнее и дружелюбно протягивая руки-сучья к Ане:
— Иди сюда, красавица, третьей женой будешь...
На этом месте Аня с воплем проснулась, неизвестно чем испуганная больше — самим видом ожившей коряги-болотника или его матримониальными планами.
Расползшееся по коридору болотце, получив порцию первого попавшего под руку раздражённой Ане моющего средства, виновато съёжилось и просочилось сквозь линолеум, бесследно исчезнув вместе с кочками. Оставалось надеяться, что не появившись при этом у соседей снизу. Болотные огоньки притворились элементами декора, рассевшись на стенах.
— Я вас призову к порядку! — воинственно пригрозила Аня, потрясая бутылкой с моющим средством.
— Водорослевые обёртывания? — сочувственно предложила выглянувшая из ванной мавка.
— Вот ужо я тебя, зелёная! — махнул на неё лапкой домовой. — Пирожка, ватрушечки, хозяюшка? И тебя, мавка, так уж и быть, угощу, косточки сквозь тебя видно!

На работу Аня, подкупив Того-кто-живёт-в-шкафу всученным заботливым домовым пирожком, чтобы взять из шкафа пальто, удрала голодная и злая, почти уже дозревшая до мысли вызвать кого-нибудь этакого... погрознее — хоть на перекрёсток иди. Чтоб шушеру эту нечистую к порядку призвать.
Останавливала только мысль, что в квартире и без того уже стало тесно. А где она демона поселит?..

— Хочешь, совет дам, хозяйка? — пискнул бесёнок, высовывая рыльце из сумки.
— Давай, — согласилась Аня безнадёжно.
— Дай монетку! — протянул бесёнок лапку.
— До чего ж нечисть корыстная! — поразилась Аня, роясь в карманах. — Тебе-то зачем?
— Как это? — возмутился бесёнок. — А квартиру отдельную, с видом на адское пламя? А в отпуск сгонять в Чистилище? Мне отпускных, между прочим, не выплачивают!
— Держи, — вздохнула Аня.
— Нас, нечисть, легче завести, чем изгнать. Так что пользу их заставь приносить, — посоветовал бесёнок, цапнув протянутую монетку. — Пускай работают!

* * *

— И откуда вы все взялись на мою голову?! — возопила, обнаружив наутро утерю очередного носка, — и так ни одной целой пары не осталось! — погрызенную книгу классика старой доброй фантастики и снова не открывающийся платяной шкаф Аня.
Книжный червь на крик высунул голову с книжной полки, прищурился подслеповато сквозь выпуклые очки. Тот-кто-живёт-в-шкафу виновато чем-то зашуршал. Шкаф дрогнул дверцами, но не открылся. В зеркале мелькнула неясная тень, а носок из последней уцелевшей пары под шумок пополз под диван, откуда послышалось довольное чавканье.
— Перееду! Или экзорциста... священника позову! — пригрозила Аня, вцепившись в уползающий носок.
Носок не давался.
— Ну не серчай, хозяюшка, — утешил домовой. — Место тут уж больно того... для нечисти подходящее. Город ведь кругом, дома наши порушены, а места такие, как здесь — нарасхват. Вот и собрались мы, бездомные и обездоленные, разделив, так сказать, по-братски... Ты уж нас не гони, на-ко, скушай лучше пирожок, пока горяченький...
Аня шарахнулась от пирожка так, будто уже увидела тройную цифру в килограммах на своих весах. Носок немедленно исчез под диваном, откуда снова зачавкали.
— И как, как тут выживать прикажете среди нечисти? — воззвала Аня, обращаясь к потолку. — И пользы от вас никакой, вон даже от беса — и то есть!
Люстра качнулась, выпустила и свила щупальца-дуги.
— Не могу знать, хозяюшка, — глубокомысленно ответила она.

Аня так и села на услужливо подскочивший к ней стул.

Отражение в зеркале фыркнуло, достало косметический карандаш и тени и принялось рисовать... то есть красить глаза.

Прискакавший с кухни веник призвал на помощь швабру, и они дружно принялись мести и намывать полы. Выскочившая губка игриво приластилась к ногам и упрыгала на помощь прилетевшей салфетке — протирать пыль со шкафов.
Платяной шкаф поспешно захлопнул дверцы поплотнее.
Разноцветная метёлка усердно делала вид, что помогает убирать пыль, больше, однако, красуясь перед стеклянными дверцами шкафов, любуясь собой.
По стенам со стороны ванной комнаты пополз изящный растительный узор.

Задабривают?..

С кухни пахло чем-то вкусным. Ведь и впрямь пользу могут приносить, если захотят.
Ну не выгонять же их, бездомных, и в самом деле? Жалко как-то. Вроде уже и свои, привычное зло, домашнее.

«С другой стороны, — философски подумала Аня, погладив ластящийся пушистый тапочек, виляющий помпоном, — не надо мыть посуду и делать уборку...»

Ручная нечисть — это, в конце концов, круто. Это вам не чихуахуа или хомячок в клетке.
А лишние пирожки всегда можно скормить Тому-кто-в-шкафу.
И кошелёк теперь никто не уведёт. Носки, что ли, в сумочке хранить, туда непарный носкоед уж точно не доберётся...

@темы: фэнтези, ориджиналы

---

Правда о городском транспорте

Автор: Астери Нариэ
Бета: Хикари-сан
Фэндом: ориджинал
Название: Городская нечисть
Персонажи: ОЖП, автобус, водитель
Рейтинг, жанр, размер: PG-13, фэнтези, джен, драббл
Описание: автобусы — не то, чем кажутся
Примечание: написано на ЗФБ-2016 для WTF Nechist


Ната с детства боялась автобусов. И бульдозеров заодно с экскаваторами. То есть боялась она совсем ещё мелкой — до рёва на всю улицу; став же вполне разумной личностью — шутка ли, целых тринадцать лет! — разумно опасалась. Потому что знала: большинство автобусов и бульдозеров вовсе не то, чем кажутся. Объяснять это неразумным взрослым было бесполезно, они не прислушивались к прорывающемуся сквозь отчаянный детский рёв «живые, не хочу в брюхо!» и «там все проглоченные», списывая всё на детские фантазии. А вот за «бессмысленное упрямство» отказывающейся лезть в автобус Нате влетало изрядно, и она затаилась, поняв, что слушать её не будут. Но на ступеньку автобуса до сих пор ступала с содроганием: не очень-то приятно находиться внутри кого-то живого! Бульдозеры, убирающие снег, и вовсе старалась обходить соседней улицей, а возвращаясь с занятий танцевальной школы, мимо них же, оставленных на ночь вдоль дороги, проскакивала бегом, с облегчением вздыхая, когда спящие чудовища не просыпались.
Экскаваторы и бульдозеры — заблудившиеся во времени динозавры, научившиеся жить среди людей, сумевшие приспособиться куда лучше вымерших сородичей. Автобусы же — драконы, белые, жёлтые, зелёные, фиолетовые, возящие внутри себя людей. То ли всё-таки питаясь последними пассажирами, то ли из любопытства, чтобы наблюдать за людьми, как диковинными зверушками, вблизи. Ната содрогалась, представляя, что будет, если привычный глазу облик сползёт с древнего существа, когда она окажется внутри. Что она увидит? Стенки, пронизанные сосудами,влажную хлипкость под ногами, разъедающую обувь?
Интересно, знают ли водители автобусов, кто на самом деле может скрываться под видом городского транспорта?

Ната, возвращавшаяся с занятий танцами, поспешно спрыгнула со ступеньки автобуса. Жаль, но в большом городе и расстояния большие, так просто, пешком, никуда не доберёшься. И приходилось ездить в ненавистных автобусах (троллейбусы и трамваи в сибирском городе ходили не везде, и лучше было не представлять, кем могли быть они!), каждый раз лезть, может быть, в нутро сказочного зверя, боясь, что выйти уже не успеешь. На сей раз обошлось...

Но в жёлтом туманном глазе фары прорезался вдруг узкий вертикальный зрачок, и Ната, ойкнув, бегом бросилась прочь, будто чудовищный зверь уже распахнул пасть, готовясь проглотить её. И про бульдозер, дремавший у края дороги, не вспомнила.

Дорога опустела; меланхолично светились рыжие фонари, едва освещая дорогу прямо под собой. Облик белого алобокого автобуса с надписью «Dragon» на лобовом стекле, замершего у безлюдной остановки, странно дрогнул, поплыл, размываясь, — и вот уже упитанный белый дракон с потускневшими алыми узорами (которые у МАЗа складывались в одну из тех надоедливых реклам, которые никто не читает) на боках с наслаждением разминает крылья, переступает с лапы на лапу.

— Ты зачем девчонку напугал? — упрекнул водитель, скатываясь по подставленному крылу с драконьего загривка на тротуар, кое-как расчищенный от снега.
— Она так забавно боится, — фыркнул дракон. — Сколько уж ездит в это время, а всё боится! Странно — чувствует, знает, что мы, оборотни, не то, чем кажемся, — и всё равно боится! Бояться можно того, чего не знаешь, а если знаешь — чего бояться?
— Легко не бояться, когда ты — здоровенная зубастая зверюга с крыльями, — водитель оглядел заляпанный грязью чешуйчатый бок оборотня. — Вымыть тебя надо.
— Сперва — охота, — дракон выпустил облачко дыма из ноздрей, и отчётливо запахло соляркой. — У меня изжога после последней заправки — опять, видать, солярку водой разбавили...
Он сделал несколько шагов, рыкнув по дороге на зашевелившийся снегоуборщик; взмах крыльями — и он тяжело оторвался от земли. Сделал круг над пятиэтажками — и устремился куда-то в сторону центра города.

Кто-то из тех, кто любит бродить по ночам, сегодня не вернётся домой. Зато кто-то другой, как и Ната, спешащая сейчас через тёмный двор, доберётся до стен родного дома, избежав неприятных встреч с любителями ночных прогулок, а родители не собьются с ног в поисках сына или дочери.
Ночь — время охоты городской нечисти, скидывающей маски, выползающей из подворотен, из канализации, из недостроенных и заброшенных старых домов. Поутру все они исчезнут с улиц города, автобусы-драконы же — белые, красные, рыжие, зелёные, фиолетовые — вновь выйдут на свои линии. Как и выползут на работу бульдозеры, тракторы и экскаваторы, одомашненные динозавры.

...Если посмотреть краешком глаза, можно увидеть, как в туманном золоте фар прорежется вдруг узкая щель зрачка. И автобус взглянет на тебя драконьими глазами.

@темы: фэнтези, ориджиналы

---

Весна

Там, где озёра синее небес, а речная вода прозрачна и сладка, где морем колышутся травы в человеческий рост, где поют ветра и носятся с ними наперегонки вольные крылатые кони, где безмятежны и долги дни и седы от звенящего звёздного серебра ночи, там рождается весна — птенец, смешной, трогательный и нелепый.


(Там, в степи, живут люди-птицы, что вылупляются птенцами, едва оперившись — принимают человеческий облик, забывают, что были птицами, и живут как люди, пытаются отловить и приручить крылатых коней, побратимов ветра, — небо зовёт по-прежнему, хоть память и спит; лишь состарившись, вновь вспоминают, что — птицы, и, хотя старый, как малый, готов верить в небывалое, летать юному куда как легче, и кости не болят — и тогда время оборачивается вспять, старик становится сперва пожилым, потом зрелым человеком, темнеют, становятся гуще волосы, исчезают морщины с лица, а там и до юноши-девушки недалеко — вновь влюбляется, не спит ночами… и вот уже голенастый взъерошенный подросток, шагнув с заросшего травами холма, распахивает крылья, и теперь-то птица остаётся птицей, даже если порой выглядит как лохматый мальчишка или взъерошенная девчонка.)

Скоро птенец-Весна оперится полностью, сменит пуховый детский наряд на перья, изумрудные, как у дальнего родича кецаля, из яйца которого некогда родился ставший божеством пернатый змей, и встанет на крыло.
И робкое тепло больше не отступит перед холодами. Когда день сравняется с ночью, пролетит низко над землёй изумрудная птица, рассыпая искры с крыл — и там, где падут искры, взойдут травы — изумрудные, как наряд птицы-Весны, проснутся, осенённые крылами, от долгого сна деревья, распускаясь молодой листвой и украшая себя цветами.

Распускает косы Хозяйка Дождей, птицы и звери, травы, деревья и цветы — все спешат жить, спешат позабыть долгое время зимнего тёмного сна.

...А где-то высоко в небе купается в тепле и свете небесного жар-цветка, поет, ликуя, изумрудная златоглазая птица-Весна.

@темы: вереск цветет

---

Тополиный снег

Под синим небом, под жарким солнцем, средь лета - летит, кружится невесомый снег.
Летит, летит тополиный снег, засыпает тропинки и тротуары, незваным пробирается в дома. Собирается большим пуховым клубком в укромном месте, в тени - и вот встает на лапы диковинный зверь, пушистый, невесомый.
У босоногой королевы Лето - снежный лев-зверь, из лютиков глаза, незабудки в пуховой гриве, встряхнет - летят пух и лепестки. Ступают бесшумно широкие лапы, игриво бодает лбом зверь маленькую королеву в венце из листьев земляники, жмурится, когда руки треплют пуховую гриву, рассыпая крохотные незабудки. Бредет упрямо следом поседевшая одуванчиковая кошка, ревниво норовя закогтить пуховую кисточку на хвосте негодного зверя, и глаза ее по-прежнему горят зеленью резных листьев.
Кружится, кружится нетающий снег. Ступает бесшумно тополиный лев.

@темы: вереск цветет

---

* * *

Рыбаки - это такая специальная нечисть, что водится вблизи водоемов от лужи до реки. Встретить рыбака можно в любое время суток, но наиболее активны они в утренние и вечерние часы. Обладают даром мимикрировать под окружающую среду. Охотятся на рыбу из засады, но едят ее (рыбу!) редко. Совершенно не переносят шума, начинают шипеть, плеваться и ругаться. Если вы обнаружите сидящего в засаде под ближайшим кустом рыбака, лучше отойдите, не делая резких движений и производя как можно меньше шума. Можно также попробовать откупиться спиртосодержащими напитками, на которые рыбаки очень падки.

Два заката

Поднимается туман, и в тумане складывает крылья сонная солнечная птица, тает далекий мост, будто сгрызенный поедателями мостов (это тоже такая нечисть, питающаяся мостами; мосты существуют разом в нескольких мирах - ведь что-то же должно эти миры соединять, потому отсутствие целого куска моста люди не замечают), теряется сперва бакен у противоположного берега, потом растворяется и сам берег. Кричит глухо припозднившийся коршун, живая река тихо дышит, и нет, кроме нее, ничего, лишь смутно угадываются тонкие силуэты вышек - будто странные, тонконогие и высокие звери, водящиеся только в тумане, звери древние, бывшие до людей. Вокруг колышется туман, наш берег кажется миражом, и я - в центре его, песок зыбок под ногами и вот-вот рассыпется, как пески времени.

* * *

Второй закат - солнце медное и золотистое, неземное, вишневое, расплавленное. Оно закатывается за белоснежный мост, окрашивая его и синие облака алым и оранжевым, опускается все ниже, и мир меняется с каждой минутой. На воду притихшей реки ложится алая расплавленная дорожка - почему так много говорится о дорожках лунного света, но не о дорожках из света закатного, умирающего солнца? Дорожка все ближе, почти уже у ног - и так и тянет ступить на нее, как какой-то солнечный эльф, не боясь обжечься о расплавленное червонное золото. Закатные сидхе приходят в наш мир, танцуя по ало-золотым дорожкам света умирающего солнца, открывающего иные пути, являющего невидимое; закатные сидхе играют на флейтах алого дерева тишину. Тишина поет.

@темы: вереск цветет, атмосферное, Город

---

Городу

На рассвете, с первым лучом солнца, когда прячутся по темным углам-переулкам городские грезы и сны, в город приходит путник - яркая вышивка на коричневых одеждах, распущенные длинные волосы, смуглая кожа, гордый и хищный профиль - будто у хищной птицы. Остановившись в начале пустынной - выходной! - улицы, ведущей вверх от реки, улицы, где восходит солнце, достает флейту.
Прежде, чем поднести к губам, ласково оглаживает светлое дерево пальцами. Ни один путник, ходящий по тропам, - одно из тех странных созданий, что с рождения отравлены тягой к неведомому и слышат зов дорог, не войдет в город, не представившись ему. В конце концов, это невежливо, особенно если ступаешь по тропам несбывшимся, какие всякий город бережет, являет не каждому...
Солнце, расправляющая крылья пламенно-золотая птица, отражается в окнах, заставляет их гореть червонным златом. Многоэтажные дома, пока на них не глядят, оборачиваются вдруг громадными старыми деревьями, потом вдруг над прикинувшимися зданиями деревьями вырастает отражением еще один город, и отражением кажется город на земле, а город над, город в небе - настоящим и единственным - волна изменений пробегает по городу. Но волна схлынет - и город вновь становится сам собой, потягивается магистралями, ежится всеми мостами, сонно желает доброго утра вечной подруге-реке.

Путник играет на флейте и, пока мелодия звучит, видит волну: отними кончики пальцев от флейты, дотронься до шершавого ствола одной из старших сестер... Но лишь пока звучит мелодия, земля эта грезит о былом и несбывшемся, пока звучит мелодия, шумит сосновый бор - музыка являет взгляду незримое.

Путник играет на флейте городу, потом, опустив ее, слушает тишину: будет ли ответ? Город молчит, приглядывается к путнику золотыми глазами-окнами.
Низко пролетает чайка, задев кончиками крыльев, взмывает вверх. Из птичьих глаз мгновение смотрит кто-то... нечто иное, чем обычная птица. Путник видит больше, он видит, что птица никогда не существовала, но не удивляется: всякий город обладает своей магией, и белые несуществующие птицы лишь вестники и глаза одного громадного существа, созданного людьми по его же подсказке - ведь всякий город мечтает жить и существовать, а для того надо убедить людей построить первое здание в месте, где город желает родиться и быть, дождаться, когда назовут его имя вслух - трижды, а потом уже никто и не приметит, что зданий куда больше, чем было построено человеческими руками.

К ногам слетает белый бумажный голубь, и издалека флейте звонко отзывается пастуший рожок - город слушал, смотрел, принял гостя - и сообщил хранителю о нем. Сегодня - единственный день, когда прошлое встречается с настоящим, несбывшееся с былью, город шалит, путает дороги и тропы, быль и небыль, жмурится на солнце глазами-окнами домов, день, когда хранитель города, зримый, бродит по улицам, а улицы порой принимают вид соснового бора (если взглянуть краем глаза - можно увидеть пышные колючие ветви, нагретые солнцем стволы в каплях медовой, золотисто-прозрачной смолы). Лес и город на самом деле одно, и ночами разрастается лес, а наутро еще одним зданием становится больше.
Небывалые звери протаптывают тропы ночами - и по одной из тропинок можно пройти днем. Если приметишь стежку меж шиповника, ежевики, горшка и заячьей капусты, пройдешь ею к берегу реки, сумеешь увидеть отражение тропы в воде и ступить на нее - сможешь дойти туда, где нет и не было людей, где то же, но иное место, город и не-город разом.

Гость, подарив мелодию городу (город, многоглазый каменно-белый, зелено-лохматый зверь, спрячет мелодию, переберет ее, сроднится с ней, вплетет в ту вечную мелодию, которой звучит сам), уходит по дорожке расплавленного золота, легшей на водную гладь, может быть, в то неведомое, где парит в небе солнечная птица - всего лишь светило в мире людей, птица в настоящем мире, том, где вздымает ветви к небу вековечный лес, мосты и туннели - обиталища фэйри, где фигурки гномов, котов и медвежат в траве тихих дворов оживают, где парят белые несуществующие птицы в небе, что в нашем мире воплотятся людьми, расправляет крылья деревянный трехглавый дракон, а у озорного беспризорного пса зеленая шерсть и хвост заплетен в косу - фейский пес .

Река перешептывается с ветром, а тот игриво волнует зеленое море по берегам, серебристы длиннокосые ивы и усыпаны золотыми звездочками цветущие липы.
Поет пастуший рог - хранитель, невысок и рыж, совсем мальчишка обликом, стоит на перилах первого моста, зажмурившись, выводит простенькую, звонкую и чистую мелодию.
Просыпайся-радуйся-живи - поет рог.
Выгибают спины мосты, ласкает набережную громадная река. Парят в небе несуществующие птицы и несбывшийся дракон.
Лес растет.
Подарить реке браслет с руки, погладить нагретую солнцем мостовую, будто котенка, и обещать, уходя, однажды вернуться.

@темы: вереск цветет, Город

---

Август

На закате солнце медно-алое, солнце фэйри, что с первой звездой выйдут из холмов и озер танцевать, лето истончается, размываются грани. Уходит на закат босоногая вечно юная королева Лето, ступает следом алогривый золотой Август-дракон, чье сокровище - летнее золото. Из не собранных Августом упавших звезд, что не успели распуститься цветами, родятся драконьи птенцы, их сокровищем будет зимнее серебро (и когда-нибудь, прожив драконий век, звездные птицы вернутся туда, откуда явились когда-то). Кленовые листья золотятся следами драконьих лап; в вихре танцующих, опадая, листьев мерещится рыжий хвост.
Ступает по алой дорожке света на речной воде Лето, идет следом златочешуйчатый дракон.
На туманном перекрестке разгорается первый осенний костер, вкруг сидят рыжие, как пламя, лисы. Кто придет из тумана на его огонь?..

@темы: вереск цветет

---

Осенние послания в никуда

На столе - блюдо яблок, на кленовых листьях - бокалы с осенним вином - вязь золота по краю, у стены - бездонно-тёмное зеркало, в котором отражение не живёт, из рыжей рябины бусы-оберег на окне, осень - пишет письма, бросает на ветер: быть может, когда-то к кому-то они дойдут.
Осень пишет письма - на листе берёзовом - "здравствуй", на сердечке липовом - "люблю", на тенях ракушек, листьях вязов, - "жду", на кленовых лапках - "ищи меня в сказке", на яблоневых листах -"я вернусь", пишет на листах калины, боярышника и рябины, срывает ветром заалевшие резные листы ежевики (ягоду - Дивным, осени - листья, ежевике - о лете сны), пишет золотом по резному краю, алой, розовой краской, багряной, рыжей и медовой.
Осень, позабыв запрет, вошла в темное, златодонное от павшей листвы озеро - и память осталась воде, а осени - сон во сне, туман чужих воспоминаний, что, танцуя, ускользают из рук. Кому пишет - не знает, но... к кому-то же письма когда-то придут?
Ветер ласковым псом приносит письма обратно, кладет у ног, виляет хвостом.
Осень вздыхает, берётся за тонкую кисть, выводит снова: "пусть снятся яркие сны", "найди, непременно найди"...
Ворох посланий ковром под ногами, письма мягко шуршат, твердя написанное, чтоб не позабыть: "помни", "верю", "надеюсь" и "жду", и "я однажды непременно вернусь".
Послания мерцают золотом, порхают и кружатся, вспыхивают алым огнём - и летят в никуда.
Над рекою, в заводях тумана, танцуют беззвучно чьи-то видения и сны. Сумерки печальны, тают на перекрестках рыжие костры, и вино горчит.
Осень пишет письма, которые никто не прочтет. Никогда.

@темы: вереск цветет

---

Темная ночь, недобрая ночь

Ночь была непроглядной - небо затянуто тучами, ни звезд, ни луны не видно. Только и того, что дымка туманная по земле стелется.
Зябкая ночь, недобрая ночь, что смотрит на тебя, воздух - как стылая чёрная вода, так легко захлебнуться. Ветер плачет голосами нерожденных, каждый куст, каждое дерево таит изломанную тень, тянущую корявые ветви-руки.
Отведя взгляд, я поспешил дальше по дороге.
В такую пору люди стараются и вовсе на улицу не выходить.
Вот и калитка знакомая...
Дворовой пес заскулил и забился в конуру. Что это с ним? В другое время я бы позвал, потрепал по голове, но сейчас мне было не до его причуд - хотелось поскорее оказаться дома, в тепле.
- Мама, отец, впустите поскорее!
Нехорошее, гиблое время - а я не поспел вовремя домой.
И что понесло меня в такую пору по дорогам?
Стучу - меня будто не слышат. Ветви дерева во дворе скрипят, тянутся, будто руки мертвецов. И что за сравнения на ум лезут... Во всем виновата эта ночь.
- Да откройте же!
Не люблю эту пору... не время - нет времени сейчас, между-временье, когда духи мертвых к живым приходят... Пусть сказки, но на дворе - недобрая ночь, и дрожь невольно пробирает.
Даже не помню, как шел. Помню огонь, тепло... издалека видно, а так - тьма непроглядная, вязкая и холод, и согреться никак не выходит, вроде и чуть не бежишь - а огонек родных окон не близится, и теплее от скорого шага не становится.
А родители - сколько я подсмеивался втихомолку над суеверием их! - по старому
обычаю хлеб выложили на подоконник - для тех, с той стороны. Откупиться.
Родители за окном будто не слышат - мать склонилась над вязаньем, отец тачает сапог, играет на полу ребенок. Горит очаг - живой, домашний, человечий огонь...
Стучу в окно - но ночь и тьма съедают звон стекла, звук умирает, не успев родиться.
Скулит дворовый пес.

- Ветер поднялся, - донёсся издалека голос отца.
- Откройте же, впустите меня!

Зову и кричу - отчего меня не слышат?
Почему я не помню, куда и зачем шел в канун ночи, когда истончаются грани?
Не помню утра, света дня...
Лишь помню, что очень хотел вернуться.
Скрипит, поворачиваясь, колесо... или то скрипят ветви старого тополя во дворе?
- Это ведь я...
А губы не могут вымолвить имя. Сумей произнести - отворится дверь, отпустит ночь. И время пойдет.

Кто я?

Я нахлебался стылой чёрной воды, плещется она по горло внутри...
Живого легко спутать с тенью, тени бродят среди живых. Ночь связала миры, размыла грани дня.
...Мама, отец, отчего вы не впускаете меня?
Инеем покрылась дорога, скачет всадник на вороном коне, живую голову держит в руке, до поворота Колеса уже недолго. Все ближе воют псы, горят глаз угли...
Мне холодно.

@темы: ориджиналы, атмосферное

---

Беззащитные чудовища

3. Беззащитные чудовища
Внутри каждого человека может спать чудовище...

Совершенно неожиданно лекция по чудовищному разнообразию была прервана появлением ректора.
Даже дремлющие студенты честно сделали вид, что проснулись, выпрямившись, но продолжая дремать с открытыми глазами.
- Итак, студенты, - ректор, заложив руки за спину, прошёлся туда-сюда по аудитории. - На вас поступила жалоба.

На задних столах резались в "Охотников и чудовище".
- А5!
- Ухо задел...

Студенты вежливо сделали вид, что раскаиваются. В чем - неважно.
Хитрющим физиономиям, однако, ректор ни на грош не поверил.
- Одно из чудовищ любезно согласилось выступить в роли наглядного пособия...
Студенты преданно ели глазами начальство. То неуютно поёжилось.

Партия в "Охотников и чудовище" на задних столах продолжалась.
- В3!
- Мимо! Г9!
- Мой хвост!
Чудовище хромало на две лапы и поджимало задетый хвост, но упорно не сдавалось, сжевав уже третьего охотника из семи.

- Так вот, чудовище любезно согласилось, а вы что сделали?
- То, чему нас учили? - невинно предположил рыжий и веснушчатый студент.
- Соль на хвост - кто там сериалов пересмотрел и попытался еще и поджечь? исключу! - угрожающие вопли в уши ("это был боевой клич" - тут же объяснили с дальнего стола), шерсть на сувениры и угроза серебром...
- Ну кто ж виноват, что чудовище слабонервное такое попалось! - подал голос кто-то неопознанный - искусством маскировки будущие охотники на чудовищ овладевали уже ко второму курсу так, что даже опытный ректор далеко не всегда мог не то что опознать, но и вообще увидеть нарушителя.
- ...на нас подали жалобу в Общество Защиты Чудовищ...
- Конечно, - хихикнули сзади, - чудовища - они такие беззащитные, такие наивные, не знают, что бояться-то людей надо, вот кто самые опасные чудовища!
Ректор тяжело вздохнул. Утешать несчастное чудовище, доведённое студентами до истерики, пришлось ему, между прочим. От нынешнего набора студентов даже чудовища удирали. Скоро преподаватели сбегать начнут.
- Внутри каждого человека может таиться чудовище, - философски заметили с третьего ряда.
- Раз человек может быть чудовищем, чудовище может быть человеком? - возмутилась одна из студенток.
- Внутри тебя - очень симпатичное чудовище, - тут же утешили добрые однокурсники.
Ректор махнул рукой и пошёл к себе.

... - Итак, из всего многообразия видов чудовищ можно выделить... Студент, вы почему спите на уроке? - возмутился профессор чудовищных наук.
- Внутри него сова, - тут же отреагировал рыжий-веснушчатый. - Чудовищная!
- Я сова, - меланхолично согласился проспавший всё выступление ректора студиозус. - Мнимая.
- А мнимая-то почему? - изумился профессор.
- Потому что недействительная. Меня здесь нет, я вам кажусь, - лаконично объяснил студент, поудобнее укладываясь на парте. Совы, даже мнимые, днём спят.
Профессор не нашелся, что сказать, и предпочёл продолжить читать лекцию.
- Е5!
- Съел... - горестно вздохнул игрок с охотниками.

@темы: ориджиналы, юмор, "Охотники на чудовищ"

---

Зимнее

Солнце днем прозрачное, льдистое и очень светлое, хлопает крыльями ветер, неся поземку, и позолочены макушки деревьев. Смерзаются ресницы, иней серебрит темно-рыжие пряди, так из рыжей лисицы получается лиса серебристая, зимняя (где-то смеется лисий бог, ему-то зима нипочем, сам себе жаркое пламя, свернется клубком - и вот уже живой костер на снегу, из-под снега прорастают травы и распускаются не в срок цветы).
Зимние лисы не умеют шаманить, приманивая солнце, и тепло придет не раньше весны.
В речной долине, молочно-туманной, нарядной, бело-кружевной, бродят снежные медведи и львы, вечерами танцуют на речном льду снежные журавли, распуская крылья, чтоб закатные лучи выкрасили их в розовый, как перо розовых чаек.
Замерзшие ранетки, оставшиеся на ветвях, на вкус - ледяное ранеточное варенье, кисло-сладкое, восхитительное, самое лучшее в мире - пища для сказочных созданий, зимних лохматых сероглазых троллят, живущих в пушистых сугробах.
Мохнатый от инея бурьян, выглядывая из сугробов, машет серебристыми лапками, звенят нежданно проклюнувшиеся из снега осенние цветы - заключенное в лед рыжее пламя; заиндевевшая береза плетет серебряную сеть, вплетает в нее лоскутки бирюзового неба, ночами в эти сети ловятся доверчивые большеглазые сны. Из отпечатков на снегу рождаются снежные ангелы - если приглядеться, у снежных шапок на фонарях - крылья; крохотные ангелы звенят свиристелями, они не умеют говорить по-человечьи, слушают людские сны, ловят в ладошки рыжий фонарный свет, отпускают уже зимними светлячками - с одним таким ни за что не потеряешь в стылой темноте дорогу домой.
Снег очень белый, светится чистотой и таинственно мерцает в синих сумерках, и, кажется, знает какие-то тайны - вот бы услыхать! Всюду вырастают снежные гряды, крепостные валы и замки; в крепостном валу хочется прорыть хоббичью норку, притащить фонарик, чтоб снег стал теплым и золотистым - и остаться там жить.
Зима бесконечна, еще немного - и у каждого, кто глотнул морозного воздуха и попробовал ледяных волшебных яблочек-ранеток, заострятся уши, просинью зальет глаза, иней высеребрит волосы, и воплотятся вечно юные зимние ши с сотканными из снега и стылого ветра крыльями за спиной. Их сиды - громадные снежные башни-стены-города, они бродят долгими зимними ночами, напоенными снежной тишиной, и танцуют с метелью, и мерещатся за дрожащей дымкой холодов светлым хрустальным днем, живут долго-долго, а устав - превращаются в зимний нежно-пушистый серебряный лес.
Вон там, у золотых шпилей, причалив, уже ждут крылатые снежные корабли.
Льдистое бледное солнце смотрит с высоты.

@темы: вереск цветет

---

Весна

Птицы ликующе звенят, река играет, и шепчет, и смеется, скачут по чёрной воде солнцекотята, что живут в зеркалах и отражениях, выглядывают из луж и витрин.
Обледенелые, блестящие сугробы, каждый — стеклянный холм, будто в том краю, где обитает Дивный Народ; иные же — явственно изгрызены, истоптаны лапами весеннего одичавшего зверя. Зверь, пришедший по пятам за светлокосой Мартой, что танцует на крышах и плетёт из ветров мосты (из ветра ткутся серопушистые ветрокоты, смотрят на людей с высоты), — зверь выгрызает ямы в наледи, которой укрыты тропы (прохожие оступаются), грызет сугробы — просто так, оттого, что некуда девать то кипучее, шальное, чуточку безумное, что внутри, забывает мыть лапы, шлепая по весенним дорогам, оттого чернеет чистый снег сугробов.
У реки рыжие лисы шаманят, танцуют на наледи у берегов, взмахивают пушистыми хвостами, приманивают любопытное солнце.
Солнце сияет с высоты, и небо позабыло надеть подаренный кем-то по осени свитер из туч, а лисы прикидываются людьми — лишь на наледи отпечатки лап и от костра следы, — но раскосы глаза и улыбки лукавы, и пушистые пряди отливают рыжиной, а ночами совершенно лисья, рыжая громадная луна (хоть лисы не признаются, что это их лап дело).
Вторя птицам, тихонько-хрустально звенят на ветру, что весною чуточку сходит с ума от свободы, рядом с мостами настоящими их двойники — стеклянные мосты-меж-времен, перекинутые меж зимой и весной, меж ледяным сном и жизнью.
Стеклянные сугробы тихонько исчезнут, не успев растаять, — наверное, в ту самую Дивную страну, где все стекла — из разноцветного льда.
Белое жидкое золото льется с небес.

@темы: вереск цветет, атмосферное

---

О рогато-пернатой практике

Название: Практиканты
Автор: WTF Angels 2017
Канон: ориджинал
Рейтинг, жанр, размер: PG-13, юмор, джен, мини
Пейринг/Персонажи: чёрт, ангел, человек
Задание: "12 стульев"
Краткое содержание: Ужасно скучно, когда твой подопечный-человек — программист и сидит за компьютером целыми днями. Ни искусить, ни на путь праведный не наставить. Гораздо интереснее искать сокровища!

Как и земные студенты, перед тем, как получить диплом, ангелы и черти проходят практику. Провалишь практику — диплома тебе не видать, и пойдёшь потом работать музой к какому-нибудь юному аффтору, на фанфики вдохновлять да слэшем сюжетным соблазнять в противовес ангелу, что исключительно за гет да крепкую дружбу дженовую ратует. А куда денешься? Служба!

Практику ангельские и чёртовы студенты проходят на Земле и исключительно в парах, для чего им выделяется подопечный-человек. Как и полагается по канонам, чёрт должен был человека всячески развращать, а ангел — наставлять на путь истинный.

Чёрт по имени Мар в нетерпении щёлкнул хвостом. Он торчал возле этого дурацкого фонаря уже час и сгрыз пяток леденцовых петушков. Леденцы закончились, а его напарник-соперник появляться не спешил.

— Меня ждёшь? — спросили за спиной. И шмыгнули носом.
Мар развернулся.

Нимб набекрень, сам мелкий, встрёпанный какой-то, на щеке — ссадина, в карманах хламиды этой его ангельской форменной бренчит что-то, ремешок на одной из сандалий полуоторван. И кто там сказал, что ангелам златокудрыми да белокрылыми быть положено?..
Ангел был рыж и веснушчат, будто ему перепала искра подземного пламени, а крылья были неопределённого мышиного цвета вместо белоснежных.

В общем, неказистый какой-то ангел ему в соперники-напарники достался, — решил Мар, который крайне внимательно относился к своей внешности и одевался щеголевато, даже рожки и копыта покрывая позолотой и крылья кожистые изящно складывая на манер плаща. И кисточку на хвосте никогда не забывая расчёсывать.

Разве глаза вот были у ангела хороши — голубые, что незабудки, ресницы длиннющие, любая земная девушка бы позавидовала. Цветы чёрт любил, хоть чихал от них отчаянно — внизу-то отродясь цветов не росло, разве огненные лилии паучьи, ну так те — иное, они и не цветы на самом деле.

— Обалдеть, — совсем не велеречиво высказался ангел, сунув руки в карманы и оглядев чёрта с ног до головы. — Белобрысый чёрт!
Мар насупился. Ну да, блондином он уродился невесть в кого… Не иначе, бабушка или там прабабушка с ангелом согрешила.
— А у вас наверху чем думали, когда тебя, цветочек рыжий, на Землю посылали?
Ангел, не говоря худого слова, дал чёрту в глаз, да так, что бедолага звёзды средь бела дня узрел.
— Ах ты так?! — разозлился Мар, когда мир перестал вертеться вокруг. — Ну, держись!

Уж чертей-то точно кротости и всепрощению не обучали. Вот мелкому пакостничеству — пожалуйста. Но у Мара вечно терпения не хватало выждать и отомстить потом, в удобный момент, да ещё и сделать так, чтоб на другого подумали. Что поделать, отличником учёбы он никогда не был...

Пернатый шипящий клубок прокатился по тротуару, сбив с ног какого-то прохожего, который так и не понял, что это было, выкатился на проезжую часть и едва не угодил под машину. Благо водитель ударил по тормозам, приняв позабывших о невидимости соперников за дерущихся котов.
Это больше в сказках ангелы и черти с людей ростом. Те, кто рангом повыше, ещё размеры свои изменять могут, так у них и силы поболе, а хранители и искусители росточку небольшого — как раз чтобы на плечах подопечного уместиться.

— Так ты чего взбесился-то? — чёрт приложил к подбитому глазу нахально стянутую из кармана ближайшего прохожего монетку. — Ну рыжий, так на правду ж не обижаются!
Шмыгающий носом ангел насупился, и чёрт выставил ладони перед собой, выронив монетку:
— Мир, мир!
— Не бывает рыжих ангелов, — нехотя отозвался посланник небес. — Меня с этим и так достали уже! Смеются… А я что, виноват разве?
— Ну ничего, — утешил Мар. — Зато у тебя глаза красивые. И удар с правой — загляденье… то есть видеть-то я теперь как раз глазом, что ты подбил, не вижу.
Ангел снова шмыгнул разбитым носом, порылся в карманах хламиды и извлёк мятый платок.
— По всепрощению и кротости у меня «незачёт», — признался он, запрокидывая голову и прижимая платок к носу, отчего сказанное прозвучало чуть гнусаво.
— Как у меня по отмщению, — вздохнул чёрт. — Я книжки на лекциях под столом читал… Ну что, перемирие? Подопечный-то у нас один. Охота тебе диплома лишаться?
— Ладно уж, — пробурчал ангел.

Но практика оказалась скучной донельзя. Их подопечный целыми днями сидел, уставясь на экран компьютера, печатая совершенно бессмысленные, на взгляд чёрта и ангела, строчки символов, от которых, если смотреть на них долго, голова кружиться начинала. Это называлось «писать программы». На улицу подопечный и носу не казал, разве уж включённый опустевший холодильник начинал возмущённо рычать и грохотать (ангел всё порывался изгнать из него бесов, насилу чёрт отговорил) — тогда следовала короткая перебежка до магазина в соседнем доме и обратно.
И как тут прикажете искушать или от искуса предостерегать?..
Ску-учно...

* * *

Нет, всё-таки неправильный ангел ему достался, — вздыхал чёрт, в очередной раз прикладывая монетку к подбитому глазу.
Темы неангельской рыжины чёрт не касался, на своей шкурке зная, как обидно, когда за неправильную масть дразнят, но и в ответ на ехидно-ласковое «цветочек» или «птичка» ангел, в первый же день совместной работы куда-то засунувший нимб и благополучно его потерявший, мгновенно свирепел и лез в драку. Теперь чёрту светло и ночью было, уж ангел расстарался! Но удержаться Мар никак не мог, уж больно скучно было, да и природа есть природа, не дразнить пернатого решительно не выходило. А тот раз за разом вёлся на провокацию: пресловутое ангельское терпение у него отсутствовало напрочь. Кто его только в хранители направил?
— Неправильный ты какой-то для хранителя, пернатое, — буркнул Мар вслух, разглядывая себя в зеркальце.
У блондинов кожа тонкая, нежная… и багровый, начавший наливаться уже зеленью синяк под глазом сходить обещал долго.
— У меня имя есть, — огрызнулся ангел, гордо восседавший на плече подопечного, аки глупая птица на насесте, о чём Мар подумывал ему сообщить. Порадовать сравнением. — Тин, а не «ангел» или «пернатое»!
— Тин… Тинувиэль, что ли? — ехидно уточнил чёрт, уроки литературоведения добросовестно отсидевший, а потому в человеческой литературе неплохо разбираясь.

Потому что, дабы склонять человека к угодным нечистой силе поступкам, надо знать его психологию. А значит, надо изучать человеческую культуру. Кроме того, и это было тайной Мара, ему просто очень нравились книги. Черти-то и ангелы ничего творить не умеют, не дано им. Одни разрушают, другие защищают, а вот дара творения у них нет. Это человекам задаром всё досталось...

— Окончание «эль» мне пока не полагается, — буркнул тёмный и необразованный ангел, явно уроки литературы прогуливавший и даже не сообразивший, как его обозвали. — Возрастом и саном не вышел.
Чёрт только хмыкнул. Хоть самому образованием его занимайся! Соперник должен быть достойным. И представился в ответ, что вообще-то было нарушением всех правил совместной работы ангелов-хранителей и чертей-искусителей:
— А я — Мар. Мантихор, если полностью, но меня так никто не называет.
Ангел свалился с плеча подопечного, захохотал беззастенчиво, захлопал крыльями.
— Ой, не могу! Мантикора мелкая… недорогатая!
— Ну и что? — возмутился чёрт. — Сам рыжий! Чем это тебе мои рожки не нравятся? И чем Мантихор хуже Бегемота? Мне матушка, может, на вырост имя дала!
— Рога-то вырастут, — посулил ангел сквозь хохот. — Как у того зверя парнокопытного, что вчера по телевизору видели…

И хранителю, и искусителю было отчаянно скучно, подопечный к тому же сидел в наушниках, музыку во время работы слушал, так что на ухо не пошепчешь, а потому оба пристрастились к просмотру телевизионных программ. Надо же людей учиться понимать, а как ещё, если не на примере культурной деятельности?.. Впрочем, в наличии последней, тщетно попытавшись понять сериалы и ток-шоу, ангел и чёрт дружно усомнились, после напряжённого спора о подозрительном происхождении ящика с картинками (чёрт уверял, что это не его собратьев рук дело, люди и сами горазды выдумывать способы причинения друг другу вреда!) сойдясь в конце концов на симпатии к передачам про животных. Хотя при виде любого животного с рогами ангел невзначай поминал неких «врагов рода человеческого», а чёрт беззастенчиво хихикал, когда рассказывали о повадках птиц.

Новости обоих ввергали в недоумение и вечные споры по поводу природы человеческой, неизменно заканчивающиеся драками: ангел слишком быстро выходил из себя, а удар в глаз считал наилучшим аргументом. По всей видимости, по риторике у него тоже был незачёт.

В один из дней, переключая каналы, они услыхали:
— Скончался известный миллионер Н… — тут чёрт отвлёкся на то, чтобы помочь Тину выпутать из взъерошенной шевелюры гребень, что оказалось делом нелёгким и едва не привёло снова к драке, а потому выпуск курьёзных новостей поневоле был выслушан до конца, хоть и вполуха.
Ведущая рассказала далее об эксцентричном старике, который драгоценности держал не в банковском сейфе, а почему-то дома, пряча в обивку мебели. Но, пока это выяснилось, часть мебели, в том числе старинный столовый гарнитур, успели продать.
— Ух ты, — сказал начитанный чёрт, закинув подальше злополучный гребень с отломанными зубцами. Рассказ о рогатом поросёнке, последовавший за историей о миллионере, он послушать ангелу не дал, быстро выключив телевизор. Не хватало потом выслушивать намёки о рогатых родственниках, тем более с копытами и пятачком, а о том, что пятачки только у бесов, ангел и слышать не желал. — Почти как в книге «Двенадцать стульев» — сокровища в мебели!

И просветил тёмного совсем ангела, кратко поведав историю неунывающего авантюриста.
Позабытый подопечный щёлкал клавишами. Рыжий ангел против обыкновения не огрызался и не норовил стукнуть, а слушал рассказ, и от сияния обращённых на него голубых глаз чёрту, созданию вроде бы по сути противоположному, становилось тепло. И даже хотелось сделать что-нибудь доброе.
Тьфу, какой-то ангельский вирус подцепил, что ли?..
— Я бы тоже поискал сокровища, — вздохнул Тин. — Кто же мог подумать, что быть хранителем — так скучно… Не тебя же мне воспитывать!
— Я, — вредно сообщил Мар, — по природе своей невоспитуемый.
Тин было азартно открыл рот, чтоб заспорить, но тут рухнул полуоторванный вчера в ходе выяснений подробностей происхождения рогатых и пернатых карниз, и ангел со вздохом извлёк из бездонных карманов, где водилось что-то подозрительно бренчащее и звенящее, молоток.

* * *

Холодильник снова опустел, и человек, к питанию пищей исключительно духовной не приспособленный, совершил вылазку в наружность, дабы пополнить истощившиеся пищевые запасы. Ангел и чёрт, понятно, отправились с ним, как то предписывали правила для хранителей и искусителей.
Неподалёку от магазина, возле пешеходного перехода маялась согбенная старушка. Она озиралась по сторонам и щурилась подслеповато на обходящих её прохожих.
— Переведи старушку через дорогу, — оживившись, зашептал на ухо подопечному Тин. — Сделай доброе дело, вознаграждён будешь… на небесах.
Чёрт на левом плече, грызший леденец, фыркнул.
— До-олго ждать придётся. Что у тебя, дел своих нет? Пусть себе сама ползёт потихонечку.
Ангел прожёг соперника взглядом и многообещающе показал кулак.
Мар в ответ показал язык.
— Помочь слабому и немощному — богоугодное дело, — зашептал снова Тин человеку на ухо.
Тот глянул на старушку, на противоположную сторону дороги…
— Не просят — не делай, — посоветовал чёрт. — Слушай, что нечисть умная говорит!
— Переведи… — начал снова ангел.
Мар неожиданно согласился:
— А давай, переведи! Вон и свет как раз зелёный.
Тин покосился с подозрением, но вид у Мара был самый невинный. Это-то ангела и настораживало.
Человек их потоптался, потоптался, вздохнул и пошёл к мнущейся на тротуаре старушке.
Та что-то бормотала, но подопечный ангела и чёрта был настойчив и твёрд в своём намерении совершить доброе дело и перевёл-таки её через дорогу, невзирая на вялое сопротивление.
Потом решительно отказался от благодарности, которой, собственно, и не последовало, и с чувством выполненного долга вернулся на свою сторону дороги.
Старушка погрозила ему вслед сухоньким кулачком:
— Развелось хулиганов!

Чёрт беззастенчиво захохотал.
— Ах ты… — Тин уже догадался, что его где-то надули.
— Она просто внука ждала! — объяснил чёрт, на всякий случай снимаясь с плеча подопечного. — Вон, видишь, идёт!
Ангел метнулся в воздух. Но его птичьи крылья явно уступали кожистым, как у летучей мыши, крыльям Мара — летучие мыши летают куда лучше, чем птицы, — и воздушного боя не состоялось. Ещё и из «воздушки» какой-то ретивый юнец чуть не подбил, за голубей приняв.
Мар что-то шепнул, махнул рукой — у стрелка нога зацепилась за ногу, и он свалился, чудом не расквасив себе нос. Ангел, которому пулькой срезало пару маховых перьев из левого крыла, старательно в этот момент разглядывал небо, делая вид, что сотворённого чёртом не замечает. Со всепрощением лучше у него не становилось.
— Мир? — предложил тем временем Мар, опускаясь на край навеса над крыльцом магазина, и протянул ангелу очередной полосатый леденец.
— Перемирие! — отрезал Тин, но леденец взял и с мрачным видом засунул за щёку.

* * *

— Я бы клад какой лучше поискал, — протянул развалившийся на книжной полке чёрт, листая какую-то книгу. — Скучно!
— Откуда ты узнаешь, где его искать? — резонно возразил ангел. — Сокровища тут и там не валяются.
— Сокровища там, где их находят… — рассеянно пробормотал их человек, почему-то не надевший привычно наушники.
Ангел и чёрт переглянулись.
— Передачу ту помнишь? И книгу? — Мар азартно потёр ладони.
— Так там-то книга была, мир выдуманный, а не настоящий… — не слишком уверенно сказал Тин.
— А сюжеты откуда берутся? — с намёком спросил чёрт.
Ангел непочтительно ткнул пальцем вверх, чёрт в это же время — вниз. Оба снова переглянулись.
— Слушай, — загорелся Мар, — я тут вроде видел недавно, когда человек наш в магазин выползал…

Хлопнули крылья, и чёрт выметнулся в открытую форточку.

Упомянутый человек поморщился, пошарил не глядя по столу — ангел подсунул ему под руку наушники, которые тот немедленно надел.

Ангел вздохнул, покосившись на экран компьютера, где на чёрном фоне вновь высвечивались строки совершенно непонятных символов, и подпёр голову рукой. Ску-учно…

Мар вернулся через полчаса, вызвал Тина в соседнюю комнату и сунул ему под нос рекламный проспект:
— Смотри!
«Выставка-продажа антикварной мебели, в том числе набора для гостиной конца XVIII века, состоящего из двенадцати ореховых стульев с мягкой обивкой...»
— Двенадцать! — прочтя, ахнул Тин. — Неужто те самые?
— Вот! — торжествующе воздел вверх когтистый палец Мар. — Сокровище точно спрятано там! Помнишь ведь, покупателя мебели той так и не нашли. Не бывает таких совпадений, это я тебе ответственно, как представитель нечисти, заявляю!
— Летим! — тут же загорелся ангел.
— На дело, — веско сказал чёрт, — ночью пойдём!

Сокровище… это сокровище. Что делать с ним, ангел и чёрт пока не придумали, но отказаться было невозможно. И ночи они дождались с трудом. Человек их ложиться и не думал, так и сидел за монитором, щёлкал клавишами, хмурился, потирая лоб. Как видно, что-то у него не ладилось.

— А подопечный? — вспомнил вдруг Мар и даже приостановился. — Как-то нехорошо бросать, практика ведь...
— Да что с ним случится за пару часов? — махнул рукой Тин. — Разве из компьютера нечисть какая вылезет, из числа той, что в играх, в которые он по ночам частенько играет, водится…
— Ну, как вылезет, так и обратно заберётся, — мгновение подумав, согласился Мар. — Уж наши метки разглядит, человек-то не бесхозный, а под присмотром! Ты прав, обходился же он как-то без нас, потерпит пару часиков. Главное, чтоб надзор не узнал, иначе выговором не отделаемся. Сокровища, ждите нас, Соловей и Мантикора идут на дело!

Человек на мгновение оторвался от экрана компьютера, бросил рассеянный взгляд в их сторону, будто мог увидеть, и Мара на миг даже дрожь от этой мысли пробрала. Обычные люди видеть нижних и верхних созданий не могли, а им самим показываться на глаза подопечным было строго-настрого запрещено. Но впереди ждали двенадцать драгоценных стульев, и чёрт от мысли отмахнулся.

Затея едва не провалилась, когда не вышло вдруг привычно просочиться сквозь стену, и ангел с чёртом, стукнувшись о кирпичи лбами, так и сели на мостовую. Как видно, владелец постарался обезопасить себя со всех сторон…
— Любопытно бы узнать, — чёрт потёр ушибленный лоб, дёрнул раздражённо хвостом, — кто хозяину поведал о способах останавливать даже таких, как мы?
— Не думаю, — сказал ангел, встряхнувшись, — что он знает обо всех способах.
— Рогами, —тут же предупредил Мар, памятуя о совместно просмотренных накануне мультфильмах, — дверь вышибать не буду. Неприспособленный я для этого.

Ангел хмыкнул, отстегнул с хламиды своей невзрачную брошь-застёжку, поковырялся в замке. Замок тихо щёлкнул, и бронированная дверь приоткрылась. Сигнализация и не пискнула даже, как горела себе огоньком, так и горела дальше.
Мар только присвистнул. Ничего себе умения для благостного пернатого! Надо было, когда намедни помогал Тину гребень выпутывать, проверить наличие рожек. Может, ему подменили ангела?..

Порог, к счастью, они переступили легко — то ли вся защита действовала только, пока не разомкнут контур, то ли порог попросту защитить позабыли.

— Вон они! — выдохнул чёрт. — Двенадцать штук!

Изящные ореховые стулья с резными спинками, с сиденьями, обитыми тканью с цветочным рисунком, расставлены были вокруг стола, что тоже явно был не нов и происхождение имел самое благородное. Светлое дерево заманчиво светилось в полумраке.

Тин порылся в карманах хламиды, добыл оттуда молоток и напильник. Мар только вздохнул, уже отчаявшись понять, как там умещались инструменты. И что там ещё, интересно, водится в ангельских карманах?..

Созидать ни ангелы, ни демоны не умели — это было прерогативой Творца и людей, которым Он щедро даровал искру собственного дара. Зато разрушать… По крайней мере, данный отдельно взятый от всего небесного воинства ангел ломать умел превосходно и сейчас трудился уже над третьим стулом.

— Мы и сами для людей вроде как выдуманные персонажи, — вещал чёрт, — так что как раз их выдумка для нас реальностью обернуться может… И во-он тот стул тоже не забудь, что в углу стоит. Гм… он не тринадцатый ли?.. Да ты работай, не отвлекайся.
— Сам сидишь и бездельничаешь, — огрызнулся Тин. — Сейчас как дам в глаз!
— Я руковожу, — возразил Мар, лизнув добытый из кармана очередной леденец на палочке. — Это самое трудное занятие, чтоб ты знал!
Ангел махнул на него рукой и продолжил пилить стул.
Но просто так сидеть чёрту было скучно.
— Слушай, так ты чего некондиционный такой? Крылья серые, будто в пыли извалялся.
— Отстань, — буркнул Тин. — Я не перелинял ещё, новые перья белыми будут.

Чёрт живо вообразил беспёрого линяющего ангела… и зажал себе рот ладонями: если он сейчас будет смеяться, Тин непременно полезет в драку (кто его там воспитывал?!), а стулья кто потрошить будет?

— Нет, всё-таки историю со стульями — это точно кто-то из ваших придумал, — злобно пропыхтел ангел, потроша то ли пятый, то ли шестой стул. Безрезультатно.
— Давай-давай, работай, пернатое, солнце ещё высоко, — оказал моральную поддержку чёрт, сидя на краю антикварного стола и болтая ногами.
В следующий миг его сдёрнули за хвост с этого стола и принялись мутузить, приговаривая:
— Я — тебе — не пернатое — враг рода человеческого! Рога давно не отшибали? Так я мигом!

Светало, и город начал оживать.
— Не иначе, и вправду кто-то из бесов постарался, — буркнул Мар, потирая скулу, на которой расцветал синяк. — В их духе шуточка.
Сидящий рядом с ним ангел согласно шмыгнул разбитым носом. Никаких сокровищ в оставшихся стульях так и не нашлось.
— Держи, — вздохнул чёрт, отдавая напарнику поневоле свой платок. Вроде и стукнул-то легонько совсем — а поди ж ты, снова расквасил. Порывшись в карманах, достал леденец. — Будешь?..

* * *

Что подопечных-людей ни на минуту без присмотра оставлять нельзя, и глупые правила, оказывается, вовсе не глупы, чёрту и ангелу суждено было осознать именно сегодня.
Они понуро сидели на крыше того самого магазина, когда Тин вдруг уронил платок, что комкал в руках, странно повертел головой — ну чисто по-птичьи! — будто к чему-то прислушиваясь, и сказал растерянно:
— Ой… а я подопечного нашего чувствую. Рядом совсем… и опасность ему грозит. Мне так кажется… А тебе?
— Когда кажется, креститься надо, — огрызнулся чёрт, следом за ангелом снимаясь с крыши, — а мне по происхождению не положено!

Подопечный их, не вовремя решивший совершить вылазку в магазин, как раз собирался ступить на дорогу, и не думая глядеть по сторонам. И не видя несущийся автомобиль, спешащий проскочить на жёлтый свет.
— Держи его! — завопил Мар, метнувшись вперёд и ловя подопечного за левую руку.
Ангел заполошно хлопнул крыльями, вцепился в правое плечо, помогая чёрту оттаскивать их общего человека назад от проезжей части.

Автомобиль, отчаянно сигналя, пронёсся мимо. Мар нехорошо прищурился вслед и удовлетворённо усмехнулся, услыхав скрежет. Ничего, теперь пускай отремонтировать попробует.

— Ты куда смотришь… любимое дитя Отцово?!
Ангелам сквернословить не полагалось, и взъерошенный Тин явно сейчас проглотил некое ругательство из тех, что и знать не должен был.
— Задумался, — огрызнулся человек.
Ангел и чёрт аж летать разом разучились, так и рухнули вниз.
— Ты нас слышишь, человек?!
— Вовсе незачем так кричать, — буркнул подопечный, взмахнул рукой — ангела и чёрта унесло. — Голова от вас болит. И у меня тоже имя есть.
Тин и Мар с трудом распутали руки-ноги-крылья-хвост, во все глаза уставились на человека.
— Колдун?! — получилось опять дуэтом. — Но как?! Зачем?!
— Меня не спрашивали, — пожал плечами подопечный, не обращая внимания на подозрительные взгляды прохожих. — Тот старик-сосед, что напротив, у него ещё взгляд такой недобрый был… Позвал как-то — я и не помню, как там оказался, смотрю — лежит, сам весь аж жёлтый, страшный. И говорит, мол, просьбу умирающего исполни, так я и помру спокойно. Ну я что, зверь, что ли? Согласился… Он меня за руку поймал, я и опомниться не успел, как придавило и в глазах потемнело разом. А как очухался — старик уж мёртв. Ну а со мной вещи странные твориться с тех пор начали. Вот и вас увидел — знали бы вы, как меня ваша болтовня от работы отвлекает!

Мар и Тин переглянулись. Кажется, они несколько увлеклись поисками сокровищ — чтоб эти двенадцать злополучных стульев! Это же надо, колдуна по соседству не учуять и пропустить момент, когда подопечный у него силу перенял! Вроде и отлучались-то ненадолго… И не заметили ничего.
Начальству об этом лучше не знать. Ни тому, что сверху, ни тому, что снизу. Иначе точно в музы сошлют. К юному аффтару…
Зато практика обещала ныне стать очень даже интересной.

«Злоумышленники, совершившие проникновение в антикварный магазин и нанёсшие ущерб путём умышленного повреждения уникального набора мебели XVIII века для гостиной, остались не найденными...»

@темы: фэнтези, ориджиналы

---

Чёрная река

Меж белых снегов - плещется чёрная вода, что свободна до первого моста, точит наледь у берегов, искрится на солнце серебристая рябь. Серебро на непроглядной черноте... Снег пахнет водой, а река пахнет снегом. Тишина поёт, и шепчет река...

Говорят, море помнит всякого, кто касался его вод, хранит память о нем - и, если ты забудешь вдруг, кто ты, море напомнит, вернет тебе - тебя. Говорят, однажды море приходит за теми, кто принадлежит ему, приходит с дождем, приносит рыб и ракушки, заглядывает в окна рыбьими глазами.

Мой город от моря далёк, город стоит на реке, река точит гранит, упорно подмывает мосты. Весною талые горные снега отдают реке себя, река забывает про берега - там, где суша была, плещется холодная вода. Река приходит в город, приносит обточенные белые кости деревьев, будто останки древних громадных индрик-зверей, плещется у стен домов, забирается в подвалы и погреба, ждёт у подножия холма. Нехотя отступает, оставляя ил, но глядит глазами луж.

Весенними призрачными ночами, когда сквозь привычный мир протаивает иной, в город приходит чёрная река, пахнет талым снегом с гор, приносит перламутровые пустые раковины перловиц и кручёные домики прудовиков, блестит серебристыми сполохами рыб и утонувших звёзд, качает на спине забытый ржавый корабль. Оплетает шёлком водорослей стены, опутывает души спящих, шепчет волнами во снах, и тот же шёпот живёт в разноцветных речных камнях.
Река была до города, река следит ревниво, глядит глазами озёр, прудов и луж, река помнит всякого, кто родился здесь, кто в воду опускал ладонь, кормил белых чаек, кто дарил ей своё, чтобы однажды - вернуться.

В весенней неверной ночи, когда зыбок мир, в город приходит река, и воды её черны.
Каждый, кто жил здесь - её. Время придёт, однажды рухнут оковы мостов, река вернёт с весною тех, кто ушёл далеко.

...В прозрачной весенней ночи слышен зов чёрной реки...

@темы: странные рассказки, Город

---

Искажение

Название: Искажение
Автор: Астери Нариэ
Бета: Санди Зырянова
Персонажи: коты, Агата, Лесса
Рейтинг, жанр, размер: PG-13, джен, драма, фантастика, мини
Краткое содержание: Даже если рушится мир, ещё достанет времени, чтобы погладить кота...
Предупреждение: апокалипсис, все умерли
Задание: Достаточно времени для любви

Люди любили порой рассуждать о других мирах и их обитателях, поглядывая с любопытством в небо, гадать, какие они, иномиряне, и чего ждать от них. Рассуждали на досуге — и вновь шли заниматься своими делами. Другие миры — они где-то там, далеко, да ещё в книжках фантастических, а жизнь настоящая — вот она.
Но другой мир сам явился к ним. И пришло Искажение. Что-то нарушило равновесие, столкнуло два мира, что существовали рядом, никогда не пересекаясь прежде, и один мир начал прорастать в другой.

С первой пришедшей Волной мир вздрогнул. Над городом и сквозь него вырос отражением ещё один город, и неверным, призрачным показался город на земле, а тот, что над ним — настоящим и единственным. Но стоило схлынуть волне — и мир, город вновь стал самим собой. Тогда люди ещё ничего не знали, посудачили, подивились — да и позабыли за другими событиями о странных видениях.
Второй Волны никто не ждал.
Были разрушения, были жертвы — и люди запаниковали, не в силах противостоять неизведанному.

А потом волны искажения стали накатывать одна за одной, неся с собой гибель всего, что было до этого. Чужой мир стремился занять место привычного, рушились здания, сквозь которые прорастали деревья и искажённые черты иных строений — странных, но со смутно угадывающейся некой чуждой гармонией в них, на месте одной из столиц так и вовсе теперь плескалось море с фиолетовыми водами. Гибли птицы, звери и люди, когда жители иного мира занимали с ними одно и то же место в один и тот же момент времени, гибли страшно и мучительно, и живые отводили глаза от искорёженных созданий, которые умирали оттого, что жить не могли.

И даже сквозь солнце в потемневшем синем с фиолетовыми разводами небе постепенно проступало иное — ярко-алое, будто истекающее кровью, чуждое привычному миру.
Ночами, что перестали быть черны, зловеще светилась багрянцем громадная луна, а тусклые звёзды казались глазами недобрых зверей.

* * *

На крыше полуразрушенного дома, сквозь который проросло не то окаменевшее дерево, не то причудливо ветвящийся белёсый кристалл, смотрела на чуждое, пугающее, но всё-таки красивое небо девушка — встрёпанные короткие тёмные волосы, выкрашенные пёрышками в алый, яркая причудливая одежда, множество браслетов из разноцветных бусинок на запястьях. Рядом сидел громадный серый корноухий кот.
— Знаешь, — сказала девушка коту, — а ведь Искажение на вас не действует, я не видела ни одного искажённого кота. Рядом с вами, кошками, и мир не меняется, я уже заметила. Будто вы его держите. Словно и сами проросли сквозь несколько его слоёв, став якорями…
— Мря, — хрипло согласился кот.
Он был уличным и людям доверять не привык, но отчего-то сидел рядом и не спешил уходить.

* * *

В опустевшем, покинутом всеми многоэтажном доме, в крохотной квартирке на диване сидела старушка и гладила свернувшегося клубком на её коленях чёрно-белого кота. Бежать куда-то она смысла не видела. Зачем и куда, если рушится сам мир?

— Я помню себя мелкой рыжей девчонкой, — рассказывала она коту, — впервые оказавшейся в громадном городе…

Кот легонько зацепил когтями её колено в знак того, что слушает.

Здание напротив угрожающе затрещало, перекосившись. Мир дрогнул от эха очередной накатившей Волны, но пока устоял.

— Все вокруг спешили, и я сперва растерявшись, тоже принялась спешить куда-то, да так, что и оглянуться-то некогда было.
Кот слушал, жмурился под ласкающей рукой, мурчал звонко.
— Всё говорила себе: жизнь в городе тяжёлая, вот устроюсь, и тогда… Тогда всё у меня будет — и семья, и друзья повстречаются настоящие, и по музеям-театрам похожу вволю, зверюшку какую для души себе заведу. Работала с утра до вечера, всё уговаривала себя: ну ещё немного потерпеть, Агата, ещё немного... И заметить не заметила, где на той дороге себя потеряла — ту смешливую девчонку с косичками, не умеющую унывать. Даже рыжина куда-то делась вдруг — будто погасло что-то внутри. Смотрюсь в зеркало — оттуда на меня глядит старуха. Где ты, Агата, что случилось с тобой?..

* * *

— Я — Лесса, — сказала девушка коту. Бесстрашно уселась на самом краю крыши, свесив ноги вниз, поболтала ими. — Хотя кто-то сказал бы, что глупо представляться коту. Ничего, если я буду называть тебя котом? Имени-то ты мне всё равно не скажешь.
Серый кот дёрнул кончиком хвоста, но не возразил.
— Гляди, кот, какая луна сегодня. По алым лунным дорожкам приходят недобрые фэйри, и Охота с ними… Звёзды блестят, как глаза небесных гончих псов.
Кот глядел на луну не мигая, и багряные огоньки отражались в его глазах. Чуть пошевелился — и серая шерсть на миг, помстилось, стала цвета запёкшейся крови.
— Кот Дикой Охоты, закатный кот, — тихо засмеялась вздрогнувшая даже Лесса. — О нет, нынче Охоту ведут не псы! Я помню, кот, Охота приходит, чтобы мир сумел родиться заново...

* * *

Кот на коленях Агаты открыл вдруг глаза, уставившись на окно, поставил уши торчком, пошевелил усами, принюхиваясь к чему-то. Но мурлыкать не перестал.
— Вот пришло Искажение, и я впервые думаю: чего я достигла? Что у меня было? Кем я стала, одинокая старуха?..

Дом качнулся, застонал перекрытиями, но устоял. Сквозь пальму в кадке проступил какой-то странный ветвистый кристалл. На пол упал резной лист. Кот вздыбил шерсть на загривке, уставился на пальму пристально. Та исказилась, пошла на миг рябью, но под кошачьим взглядом вновь стала обычной.
Агата прищурилась подслеповато, покачала головой.

* * *

Серый кот, что казался призраком в странной, чужой ночи замершего в оцепенении мира, боднул лбом руку Лессы.
Сочтя это разрешением, Лесса провела ладонью по его голове, ощутив шрамы от многочисленных боёв, почесала за ушами. Кот прижмурил разбойничьи зелёные глаза, неумело мурлыкнул.
— Знаешь, — поделилась Лесса, — всегда хотела кошку. Но я — перекати-поле, то здесь, то там… Столько всего вокруг, что нужно увидеть, узнать, испытать…

На крышу упало странное создание: исковерканные крылья и звериные лапки, на птичьей шее — голова, напоминающая мышиную, но с клювом вместо пасти — одно из тех, кого затронуло Искажение.
Кот подошёл, понюхал, тронул брезгливо лапой. Фыркнул и вернулся к Лессе, улёгся рядом, прислонившись боком к бедру.
Лесса протянула к луне сложенные ковшиком ладони, собирая расплесканный багровый свет.
— Дикая Охота придёт, и ничего уже не будет прежним. Чтобы родилось что-то новое, старое должно быть разрушено. Каким оно будет, это новое?..

Проросший сквозь крышу древовидный кристалл тихо мелодично зазвенел, и кот, выгнув спину, яростно зашипел, скрежетнув когтями о бетон. Дрогнувший было кристалл вновь замер, и звон утих.

Лесса тихо засмеялась.
— Жаль, что даже вас, кошек, не хватит, чтобы удержать мир на краю пропасти, не дать обрушиться вниз, — сказала она коту. — А так хотелось столько ещё увидать и узнать — казалось, что дорога моя так длинна! Но у нас с тобой ещё есть немного времени, верно? Достаточно, чтобы погладить тебя.
— Мря, — хрипло отозвался кот.

* * *

— А теперь уже поздно что-то менять, — вздохнула Агата. — Дорога пройдена, времени не осталось не только у меня, но и у этого мира. Впрочем, времени ещё достанет, чтобы погладить тебя.
— Мурр, — согласно отозвался кот, перебирая лапками.
Здание напротив рухнуло, вздымая клубы пыли, проросшие сквозь него мёртвые деревья воздели к небу мучительно искривлённые, немыслимо перекрученные ветви.
Агата за окно не смотрела, ведя ладонью по тёплой спинке кота.
— Если бы не ты, милый Августин, не было б у меня никого на свете. Подумать только, я ведь могла не заметить крохотный мокрый комок, тогда шёл такой ливень, что в двух шагах за стеной воды невозможно было ничего разглядеть…

* * *

Мостовая беззвучно провалилась внутрь, и из провала поднялась вода. Нездешнее фиолетовое море пришло в город, волны его заплескались у стен домов.
В небе одна за другой гасли звёзды — наступало утро, которое, быть может, было последним для привычного мира.

Багряная луна чуть потускнела, а из-за горизонта медленно поползло лохматое рыже-алое двойное солнце, раскинувшее огненные щупальца короны, будто пытаясь удержаться в небе.

— Спасибо, что ты тут, со мной, — сказала Лесса коту. Тот шевельнул целым ухом, приоткрыл один глаз, чтобы взглянуть на неё, и снова зажмурился. — Этого всего слишком много для меня одной.
Рядом упала ещё одна бывшая птица.

* * *

Кот Августин поднялся, потоптавшись на коленях хозяйки, улёгся снова, замурчал.
— Вот и утро настаёт, — сказала Агата. — Время уходит. И оно бежит, будто думает, что сможет спастись…

Серый корноухий кот хрипло, неумело замурлыкал.
— Идут закатные коты Охоты, скачут Дикие всадники, и время уходит, — сказала Лесса. — Уходит, чтобы уже не вернуться...

«Мурр, — пел кот. — Мурр. Не бойся, ещё достанет времени, чтобы я мог допеть тебе эту песенку. Мурр...»

Взошедшее громадное двойное солнце, казавшееся раной в небе, вспухло, расплескалось на всё небо, пролилось огненным дождём.

— Вот и всё, — успела шепнуть Агата.
— Как красиво… — вздохнула Лесса.

«Мурр, не бойся, песенка не закончится вот так. Идём, я провожу тебя и прослежу, чтобы ты не сбилась с тропы. Мурр...»

Искажённый мир умирал, сгорая в пламени, вздрагивал в агонии, и кружились мягкие хлопья пепла…

...Где-то под ясным безмятежным небом развернулась тропа, окаймлённая ромашками и одуванчиками, и следом за важно выступающим, вспушив хвост, котом побежала девчушка с забавно торчащими в разные стороны рыжими тугими косичками.
Оглядываясь то и дело, повёл дальше свою спутницу, молоденькую девушку, причудливо и ярко одетую, с алыми «пёрышками» во встрёпанных тёмных волосах, корноухий кот.
И отливала шерсть котов закатной рыжиной...

@темы: фэнтези, ориджиналы, кошки

---

Из лодок вырастают корабли...

К «Городу Птиц»

Из коры сотворённые кораблики уплывают в реки по ручьям, те, что доплывут до моря — становятся лодками, из лодок вырастают корабли, умирая — распахивают крылья птицами.
Вырастают из мгновений века, вырастает из ручейков река, из снежинок вырастают ледники, из камней — большие города.

Во фьордах потерянный, проклятый город тонет в тумане раненым кораблём. Время застыло, жители — забыли, узы их — янтарём и проклятие их — пером.
Из моря рождается птица огня, к вечеру — сгорает, неостывшим пеплом небо засыпая по краю, чтобы возродиться потом для нового дня.
Из воспоминаний сколоченный, где-то там горбится старый причал; море ворочается на своём ложе, море дышит тяжело, качает на спине одичавшие корабли, ероша загривок волнами — громадный сердитый зверь, которого никто не приручал.

Из камней растут и растут города, из лодок — корабли, из снежинок — ледники, из мгновений — века.

Чайки и альбатросы, поморники и кайры плывут в небесной воде.
Море земное плещется у стен Города Птиц, что никогда и нигде.

@темы: вереск цветет

---

Рано-рано зимним утром солнце — сонная жар-птица, перья птицы — расплавленная медь, потом — червонное золото. Морозная дымка висит в воздухе — и мир хрупко-льдист; с бледного неба падают крохотные снежные цветы, ложатся на плечи, путаются в волосах — кружевные, недолговечные. Под ногами сверкают и переливаются драконьи сокровища зимы.
В долине реки все деревья — мохнаты и серебристы от инея, отчего — странно-живые, кажется — спустись к ним — попадешь в иной совсем мир с иными законами, и нечему удивляться, если деревья ответят тебе — ведь этот мир их сон. А может, и мы лишь им приснились.
Над рекой дрожит жемчужно-туманная дымка, пронизанная светом далекого солнца, уже бледно-золотого — птица проснулась и теперь прихорашивает перышки, и сквозь эту дымку протянут мост — из ниоткуда в никуда; кажется, что вести он должен куда-то — туда где автобус обернется сказочным зверем, где цветет вереск на холмах (и ночами слышна музыка из-под них) и позабытые, далекие, несуществующие — вернутся, если верно позвать, где рыщет зеленый лохматый Ку Ши, и бродит одинокая белая лошадь, которой бы познакомиться с черной кошкой — их обоих боятся, а они ведь только предупреждают, — но пока что мост приводит на работу, а я все жду.

Зима царит над миром, и высится льдисто-хрустальный дворец, и плывет зеленопламенный дракон Северного сияния в холодных небесах, ступает по цветущему звёздному мосту.
Лето спит под холмами, укрывшись крылом.

@темы: вереск цветет

---

Страж Времени

У порога Времени стоит вечный бессменный Страж. Под ногами его песок, за спиной его - Врата, сработанные неведомым мастером или вовсе возникшие сами по себе - украшенные спиралями и вписанным в них колесом; говорят, прошедший в них найдёт свою судьбу, где и когда она бы ни была. Вот только чтобы пройти в них - нужно пройти мимо стража, заглянуть в прозрачные глаза с чёрными, чернее тьмы, бездонными звёздами зрачков - и остаться собой, не потеряться в этой бездне, где само Время, что не в силах оставить след на вечно юном лице, зато навек поселившееся в глазах. И никто не скажет наверняка, почему кого-то Страж сочтёт достойным пройти во Врата... если и были такие, а другому надо радоваться, если сумеет уйти, даже и оставив здесь навек часть себя.
Страж стоит здесь с начала времён - и не помнит, кто он и откуда, хотя помнит всё, что было, чего не было и даже то, что только могло быть - когда река Времени распадается на множество притоков-ручейков. У какого из народов миров, где существует Время, серебристые волосы, хрустально-прозрачные глаза - будто чистые озёра, пронизанные солнечным светом, белые полупрозрачные когти на руках, тень крыльев за спиной и дар - хранить время, чувствовать его? Может быть, других таких, как Страж, и не было, или сородичи его давно ушли... Он не видит их в потоках Времени - может быть, они и вовсе обитают в невозможном мире, в котором времени нет.

Время - река, живой поток, наделённый чуждым разумом, и ему тоже нужен хранитель - тот, кто будет оберегать и присматривать, тот, над кем у самого Времени нет власти....
Страж бесстрастно вглядывается в прошлое и будущее, порой следит за чьими-то судьбами - люди, скажем, порой отчаянным желанием меняют не то что будущее - прошлое, и дело Стража - успокоить взбунтовавшийся живой поток, не терпящий небрежения, пригладить взъерошенные потоки, убрать камни, мешающие спокойно течь...
Один от начала веков, один до конца их.
Он не помнит, что может быть иначе, - не чувствовать мельчайшие потоки, не чувствовать мешающие камни, не чуять водовороты в своевольном потоке, не чувствовать боль, как свою - и у Времени есть враги, враги, что пожирают отдельные потоки, и Время зовёт Стража на помощь, - а может, не знает.
Вечно стоит Страж, и у ног его - Времени поток, за спиной - Врата. Когтистая рука крепко держит жезл-посох, украшенный резьбой-спиралью, спокойны и строги прозрачные глаза, лишь тьма бьётся в звёздах-зрачках...

Говорят, у Времени, раз оно - живое, есть Отец, и с начала Времён он спит непробудным сном. Говорят, конец Времени наступит, когда спящий Отец проснётся...
Может быть, тогда Страж получит свободу.

@темы: фэнтези, ориджиналы

---

О чудовищах

1. Охотники на чудовищ
- Что главное в охоте на дракона?
- Главное - дракона не встретить! (с) Вконтакте

Охотники на чудовищ - опасная и уважаемая профессия, и из поколения в поколение охотники передавали своё знание ученикам, обучая всем тонкостям и премудростям.
- Но самое главное... - Главный охотник сделал многозначительную паузу, и сидящие кружком ученики старательно навострили уши, понимая, что им вот-вот откроют тайну мастерства...
Тут из кустов высунулась здоровенная зубастая пасть и расплылась в умилённой улыбке во все клыки:
- Еда...
- Самое главное - вовремя от добычи удрать! - закончил Главный охотник, резво беря с места.
Ученики не растерялись и стайкой последовали за наставником, практикуясь в только что полученном знании.
- Ну вот, так всегда, - огорчилось чудовище, выползая из кустов и разваливаясь на поляне. - Который век шуток не понимают!

* * *

2. Главное чудовище
Главные признаки чудовища: много зубов и желание вас съесть!

— Итак, — наставник расхаживал по классу. — Кто может назвать основные признаки чудовища?
— Чудовищность! — высказался кто-то с места.
Класс сдержанно захихикал.
— Неостроумно! — отрезал наставник.
— Главный признак — желание тебя съесть, — вздохнула белокурая девушка-северянка.
— Недружелюбие и манера показывать все свои зубы оппоненту, — обтекаемо и дипломатично высказался ее смуглый сосед.
— Тогда наставник по физподготовке — точно чудовище! — провозгласили с задней парты.
— Чем зубастее — тем чудовищнее, — вывел аксиому рыжий и веснушчатый студент, главный разгильдяй в школе охотников на чудовищ.
Дремлющее в травке под окном класса чудовище подняло одно ухо, слушая, и подумало, что главные чудовища, судя по степени зубастости, — это студенты.

@темы: ориджиналы, юмор, "Охотники на чудовищ"